ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ШЕПОТ

Лес Снежинок был словно в камне вырезан. Зловещая тишина здесь стояла, и лес казался мертвым. Деревья разрослись буйно, и животные не оставляли леса, но темно-прекрасный лес этот был более запутанным лабиринтом, чем чем-то естественным. Хоть влияние Тьмы было не так сильно здесь, как в Леа Монде, власть ее была сильна достаточно, чтобы держаться в границах Богом забытого города. И лес делил с городом то же проклятье. Не было никакой жизни внутри городских стен, что не подвержена была бы власти Тьмы; живые и мертвые равно принадлежали ей. Животные, что жили здесь, преобразились в страшных чудищ, жадных до крови. И Леа Монд совершал то же и с людьми, но это было тоньше, незаметнее. Тьма легко меняла живое и неживое согласно своим желаниям.

Смерть не была спасением от зла, что запятнало каждый камень в городе, каждое дерево в лесу, как вечной кровью и грязью, несмываемо. Духи умерших в лесу делили участь тех, кто умер в городе. Незавершенная смерть. Жизнь, что есть смерть. Судьба, хуже чем смерть.

Ветер затих на прогалине на самом краю Леса Снежинок, и мошки-снежинки сбились вокруг нее крошечными феями в волшебном кольце. Прогалина называлась истари Тропой Дровосека. Ограждали ее со всех сторон собравшиеся плотно, перемешанные деревья, камни и насыпи глины, вознесшиеся высоко. Мошки-снежинки понемногу распространялись вглубь прогалины. Запах призванного из ниоткуда зла был силен здесь, и он будоражил рои мошек-снежинок. Они отступали от присутствия зла. Но зло уже не было здесь - материально, и только след призывания незримо повис едким дымом в воздухе.

Присутствие призывания не было единственным, что потревожило прогалину. Шрамы битвы покрывали ее. Следами ног была она изрыта, и где-то на земле остались случайные смазанные отпечатки ладоней, и комья земли, отброшенные там, где кто-то был повержен во влажную лесную землю. Деревья хранили свежие отметины ударов мечей, нанесенных тогда, когда битва сместилась к краю прогалины, и несколько стволов были дочерна опалены словно ударами молнии, хотя лес давно не видел гроз.

Только один живой человек оставался на лесной прогалине, стоял на коленях, согнувшись к земле, среди листье и грязи. Меч его служил ему опорой, чтоб не упасть. Мир еще плыл перед его глазами после психологического удара, направленного в самую потаенную сердцевину его души; его мучитель покинул лес, но сказанное тем все же еще наполняло человека на прогалине. Место это словно нарочно обманывало и смущало его чем дальше, тем более.

Много времени прошло, прежде чем он поднялся. Еще дольше, прежде чем убрал меч. Он долго еще мог сидеть здесь, нянча израненную душу свою. Но Леа Монд желал его крови. Подобно вязкому болоту это было: если не двинешься, оно тебя засосет.

Он на дюйм выдвинул меч из ножен. Алая кровь запятнала клинок по длине, стершись слегка, когда он вытаскивал меч из ножен. Он оглянулся и бережно вытер лезвие об одежду мертвого - только что убитого - человека на земле за ним, стараясь не дотрагиваться до тех мест, где вокруг глубоких ран одежда мертвеца пропиталась кровью. Кровь легко сходила с меча. Проклятые Кровавые Клинки... Они все готовы были отдать, чтобы убить его. Хоть он и убил нескольких их командиров, они не оставят его. Что за глупцы.

Он очистил клинок полностью и отправил снова в ножну, не удостоив молитвой или хотя бы взглядом человека, что он убил. Одним безумным фанатиком в этом мире меньше.

Он поднялся и побрел с прогалины прочь, прокладывая себе дорогу среди могучих деревьев - прочь из Леса Снежинок. Он шел быстро.

Десять секунд спустя он был уже далеко от прогалины и не мог уже увидеть, как судорога искривляет лицо мертвеца.

***

За все свои неполные тридцать лет Гриссом, Командир Рыцарей Креста никогда не чувствовал себя так странно, как сейчас.

Гриссом лежал на земле на краю прогалины, рядом с одной из горелых отметин, испятнавших Тропу Дровосека. Лежал не в силах подняться. Он пытался пошевелиться и встать, но одеревеневшее тело не слушалось его. Разум поначалу был замутнен не менее, но мгла развеивалась понемногу. Способность двигаться возвращалась мало-помалу, нестерпимо медленно... Слишком долго.

Запах паленой травы, пронизавший прогалину, был силен, слишком силен, он словно проворачивал дыру в голове у Гриссома. И все вокруг сейчас было таким же. Запах гари был слишком крепок. Солнце было слишком ярким. Ветер - слишком холодным. Гриссом устал, слишком устал.

Устал - слишком слабо сказано. Ему было плохо, очень плохо. Все, что могли сообщить ему чувства, слабость от ран и неудобное, вывернутое положение на земле - сражалось за его внимание, но ничто не могло дойти до его сознания полностью, так, как должно было дойти. Будто чувствовал он все сквозь туман, размывающий и скрадывающий все впятеро.

Силы медленно, но верно возвращались к нему, но сейчас он чувствовал себя хуже некуда. То, что ему хотелось знать - сколько он пролежал здесь.

Отметины битвы были еще свежи на прогалине, так что вряд ли он мог провести без сознания долгое время. Трудно было сказать, сколько времени прошло после битвы. Вряд ли более нескольких часов, но и это вряд ли было точным. Сейчас каждый час был на вес золота, да что час - каждая МИНУТА была дорога. Разбросанные Рыцари должны были собраться при заходе солнца и - либо остаться в городе, либо покинуть его до рассвета. Но Гриссом не мог так быстро оставить проклятый город. Время тому не пришло. У него еще было что делать здесь. То, что он не сумел сделать в сражении.

Шрамы на Тропе Дровосека позволили ему мало-помалу восстановить в нетвердой памяти бой. Вот выжженное место там, где черная магия из рук его миновала Сиднея. Вот промята сильно земля там, где Эшли и призванный Гриссомом на помощь Темный Крестоносец скрестили клинки. Он повернул голову, обвел слезящимися глазами прогалину и увидел места, где он и Сидней встали друг против друга впервые; Сидней рисовал магический круг на земле, готовясь вызвать из небытия новое порождение Тьмы. Но он не окончил своего заклинания и даже и не пытался это сделать. Попытка Гриссома поразить проклятого еретика - скоро и сильно, точным ударом меча - окончилась еще скорее, и священник помнил, как меч Сиднея до половины вошел ему, Гриссому, в грудь. Кровь хлынула, а Сидней ушел в сторону без малейшей царапины и наглость имел сказать Гриссому со своей неизменной усмешкой: не пытайся сам призвать Тьму на помощь, не твое это дело. И ничто после того не могло остановить священника, и слова запретного заклинания сами рвались с уст. И те, кто по ту сторону, дали ему помощь, о которой он просил, но попытка почти убила его. А потом - меч рискбрейкера в груди.

Да, битву он помнил.

Ничего. Пусть он согрешил, пытаясь сжечь Сиднея и кровавого рискбрейкера черной магией - но последняя битва есть последняя битва. От таких не уходят. В них побеждают... или погибают.

Гриссом в третий раз попытался подняться на ноги, но совершенно обессилел, поднявшись не более чем на фут. Мягкая земля приняла его тело, когда снова рухнул он на ковер листьев. Он не мог еще ни от чего уйти.

Глубокая рана на левой стороне груди привлекла его внимание. Не хотелось рассматривать рану вблизи, но, хоть и видел он сейчас плохо, но единственный взгляд туда, где проткнули его мечи врагов, внушал страх. По крайней мере, боль не чувствовалось уже; было много крови, очень много крови, но хотя бы исчезла боль, снедавшая его перед тем, как он потерял сознание. Не смертельно, решил он, но это лишит его возможности сражаться надолго, если не навсегда.

Тихий стон слетел с его губ, когда он оперся на локоть, подтянул ноги в тяжелых кожаных сапогах и сел. Теперь он заметил кровавую дорожку у себя ото рта - он выкашлял добрый галлон крови, когда меч Риота вошел в его тело, и кровь все еще шла.

Гриссом рассеянно вытер кровь ото рта, стряхнул грязь с герба на своем разорванном мундире. Усталая, но полная ненависти усмешка искривила его губы. Рискбрейкер должен знать, что следует проверять труп, прежде чем хоронить преждевременно. Если бы он закопал тело, конечно. А если бы и захоронил, думал невнимательно Гриссом - лишь пришлось бы прорываться сквозь груду камней или фут земли, благодаря рискбрейкера, что не заметил искры жизни в окровавленном теле, что, впрочем, не сделало бы последний час более приятным.

Ничто подобное чириканью птиц не напоминало о лесной жизни, лишь где-то далеко вопило пронзительно одно из странных созданий, сотворенных Тьмой. Легкий ветерок просквозил по Тропе, пронеся с собой несколько мошек-снежинок. Одна вещь четко помнилась Гриссому: много снежинок в этом проклятом лесу. Он достаточно плутал по чащам и не мог помнить, сколько раз проходил одними и теми же тропами, пытаясь следовать указаниям Розенкранца. "Следуй за снежинками, они собираются там, где зло сильнее".

Кривая усмешка Гриссома не исчезала. Розенкранц, паскудный агент ВРМ. Паскудный бывший агент ВРМ, точнее. Когда Гриссом потерял в чащобе и Эшли, и своих Рыцарей, не долго он думал над двумя вещами.

Ему надо найти дорогу прочь из этого леса.

А Розенкранц - сукин сын.

Мысли об Эшли и Розенкранце мучили его так долго, что он уже не мог сидеть на месте. Слабость не оставляла его, но силы медленно возвращались. Туман в голове не проходил упорно, облекая все тяжелой завесой. Но, по крайней мере, уже лучше: когда он впервые очнулся, не мог вспомнить даже свое имя. То ли Эшли, то ли собака-еретик Сидней, кто-то из них, ударил его крепко по голове, видимо - все ускользало от него, пряталось на задний план. Полубессознательное состояние после пробуждения длилось слишком долго, не сразу он понял, что глаза его УЖЕ открыты широко и видит он холодное небо в пуху облачков, и это нечто другое, чем тот яркий свет, что ослепил его тогда, когда меч вошел в его тело.

Измученный Гриссом решал, чего же он хочет. Он пришел сюда, чтобы убить Эшли - и проиграл вчистую. Он собрался убить Сиднея - и проиграл еще более. На этот раз в список должно попасть и имя Розенкранца. Гриссом научился кое-чему, имея дело с вероломным экс-рискбрейкером, а именно - относиться ко всему, что тебе говорят, здорово-недоверчиво. Зачем он послушался указаний человека, что рад ударить в спину?

Хорошо хоть, что он оказался на краю прогалины, а не в середине. Он шарил по земле почти вслепую, пока пальцы не натолкнулись на крепкий сосновый сук, чуть расщепившийся под ударом меча. Прошептав слова благодарности, Гриссом взял сук обеими руками и, не обращая внимания на липкую смолу, замаравшую перчатки, уперся палкой в землю и рванулся вверх.

Это отняло больше усилий, чем он мог предположить. Ему пришлось налечь на сук всем телом, чтобы удержаться на ногах. Никогда столь простое движение - подняться на ноги - не было для него настолько сложной задачей. Его саднящие суставы одеревенели, и он был совершенно обессилен. Нет-нет, не было никакого сомнения, что Сидней и Эшли совершили глупость, оставив его умирать, и сомневался он лишь в том - мог бы он чувствовать себя еще хуже.

Сук послужит ему опорой. Еще немного, и он сможет идти через лес. Можно пройти еще миль пять по прямой - все, что он знал. По крайней мере, если он пойдет обратной дорогой - придет туда, где уже знает, как идти. Если он доберется назад к западной части Подземного города, он сможет выйти оттуда в центр Леа Монда и встретить там людей Гильденстерна или Тигера.

Это - когда он сможет идти. Сейчас надо развеять туман в голове: он чувствовал себя почти спящим, хотя и знал точно, что не спит. Он был все-таки священником - и магом, хотя об этом никто не знал - и поэтому Гриссому нужна была ясная голова и неотрывность внимания, ибо неверно сотворенное чародейство могло бы убить его с легкостью. Единственное упражнение для ума, что смог он придумать себе - изгладить неровности из памяти. Каждый раз, когда он пытался вспомнить что-то - это отнимало немалое время. Так не годилось.

События последних часов были яснее всего в его памяти, и он начал с них свою дорогу назад в близком прошлом, вспоминая каждую деталь с наибольшей ясностью, так, как только мог. Вход в Леа Монд. Сатанинские твари, что Рыцари Креста встретили в городе. Не сразу пришедшее понимание того, что приход святых братьев нес более сложную цель, чем лишь выбить еретиков Мюлленкампа и их вождя Сиднея Лосстарота из проклятого города. Убийство брата Дуэйна. Преследование в лесу. Кульминация - столкновение с Сиднеем на этой самой прогалине, битва двое на двое Сиднея и Риота (Господь один знает, что хочет этот второй после Розенкранца рискбрейкер из ВРМ) с одной стороны, и самого Гриссома с призванным монстром в облике одержимых злым духом доспехов - с другой. И кончилась она, когда Эшли проткнул тонкую, но прочную броню Гриссома отточенным стальным мечом, подозрительно похожим на рапиры Кровавых Клинков. После этого Гриссом был почти без сознания, и все, что уловил его погруженный во тьму разум, так это то, что Сидней - хитрая бестия, играющая душами людей, и надобно его утихомирить - чем скорее, тем лучше.

Гриссом попытался уйти от этих мыслей - они не очистят его разума, лишь затуманят его яростью.

Новое воспоминание пришло к нему, и было оно далеко, извне стен Леа Монда. Оно пришло легко и непредвиденно, как на голубиных лапках.

Крик. Кто-то кричит ему в лицо.

Брызги крови. Теплый металл в ладонях.

Ничего приятного.

Воспоминание это заставило его потянуться к амулету, что он всегда носил скрытым под воротником мундира. Мелочь... мелочь, конечно, просто напоминание о доме, о родных. Это был не оберег против зла, не священный крест - просто маленькая брошь на серебряной цепочке. Лучшая вещь изо всех, что когда-либо сделал его отец. Лебединая Песнь. Мать Гриссома носила его все время, не снимая, и амулет остался Гриссому с ее смертью. Маленькая вещица всегда была надежно укрыта от посторонних взглядов, либо на шее под воротом, либо на дне кармана. Он сомневался, что и Дуэйн знает об этом.

НЕ ЗНАЛ. Впервые он забыл, что брат его мертв.

Он попытался тронуть амулет, чтобы успокоиться, и - не нашел ничего.

Его рука щупала окровавленный ворот. Успокаивающий вес подвески на цепочке не отягощал больше шеи, и цепи он нашарить не мог. Это повергло его в панику.

Чудом он не свалился, отпустив сосновый сук и начав рыться в карманах. Поиски амулета завладели его вниманием, он даже сообразил, что снова стоит на своих двух ногах. Обыскивать карманы было бессмысленно - он прекрасно помнил, что носил его на шее все время в Леа Монде, следуя старому суеверию - серебро отгоняет зло. Лучше бы оно помогло ему против сил проклятого города - но и сила Господня не могла противостоять протравившему все здесь злу.

Гриссом понял, что амулета при нем нет, что он потерян, но поверить не мог. Он стоял на коленях у окровавленного пятачка земли, где лежал недавно, и рылся в траве, земле, листьях, тщетно ожидая, что под пальцами приветливо сверкнет серебром. Но, разрыв кровавую траву вдоль и поперек, он не нашел ничего, только испачкал ладони.

Он устыдился самого себя: вот он, командир Гриссом, на коленях ищет в земле сущий пустяк, когда вокруг столько вещей куда важнее. Выбраться из города до заката. Выбраться сначала из проклятого леса. Найти оставшихся в живых рыцарей. Избегать демонов и мертвецов, что населяют каждый дюйм этого Богом забытого города. Найти Сиднея. Розенкранца.

И Эшли.

Гриссом не сразу сообразил, что и посоха-шиллелы при нем нет. Похоже, что рискбрейкер не брезговал вещами с трупов - и Гриссом не стал исключением. А значит, и Лебединая Песнь...

Проклятый рискбрейкер - жадный вор. Вор, вор, ВОР!

"Ради Бога, успокойся". Гриссом чувствовал, как его разум затуманивается яростью. Не-ет, так не пойдет, именно этого он пытался избежать. Незачем так расстраиваться из-за никчемной подвески, которая все равно бы ничем не помогла ему.

И все же потеря амулета злила его больше, чем он мог предполагать, и никакие рациональные доводы не могли изгнать этот гнев. Эшли Риот, похоже, словно по приказу отнимал все, что было дорого священнику. Дуэйн, единственный, кто у него остался из родных и близких, пал от меча Риота. Клинки, его вторая семья, гибли один за другим от рук Риота и бесовщины проклятого города. И амулет. Эшли не удовольствовался тем, что убил врага - ему был нужен и трофей.

Попробуй успокойся после такого.

Ему было легче держаться на ногах, чем раньше, но тело его все еще оставалось одеревеневшим, непослушным, каждое движение совершалось с запозданием. Как бы плохо он ни чувствовал себя - изменить это возможности не было, а у него еще было куда идти и что делать.

Гриссом вздохнул ровно. Он стряхнул траву и грязь с одежды, очистил перчатки и поежился. В лесу этом чертовски холодно, так холодно. Раньше он этого холода не чувствовал.

Дрожа несколько, Гриссом побрел вдоль тропы - дорогой, которой он пришел сюда. Возможность остаться в одиночестве в Леа Монде, днем или ночью, его не прельщала. Если он вернется в центр города - наверняка встретит там людей Гильденстерна. Божией помощью он встретит Риота прежде того. Дай мне сразиться с проклятым вором. Гриссом клялся про себя, что не даст Эшли жить, не даст исполнить странную его роль в запутанной игре Сиднея. В конце концов, Рыцари Креста пришли в этот город, чтобы травить собак-еретиков из Мюлленкампа и вождя их Сиднея, как лис в норе - и это то, чем собирался заняться Гриссом. Так велят ему вера, долг и собственное желание. Вот только пройдет эта отвратительная слабость.

Он углубился снова в лес, пытаясь запоминать все приметы на пути, дивясь, что же так холодно стало - и почему вой ветра похож на отдаленные крики.

***

Лепет вод речных странно успокаивал. Вот город, что затопили ужас и Тьма, но посреди него воды бегущие дают покой сердцу. Мост через реку обрушился во время великого землетрясения, и город был разделен надвое. Река, что протекала через Леа Монд, во все времена была бурным, опасным потоком, унесшим немало жизней до и после землетрясения. Слушавшему нежно журчащую песнь реки внушалось легко чувство покоя и безопасности - чувство ложное. Вокруг был Леа Монд.

Командир Низа услышала звуки реки за добрые пять минут, прежде чем вышла к руинам Моста Кеш. Тигер уже был там и ждал ее. Он сидел на ступенях давно заброшенного дома, оперев бердыш о колено.

"Мы захватили Восточный квартал", сказала она, приблизившись.

Могучий среброволосый мужчина оторвался от заточки бердыша. "Сопротивление было?"

"Кому здесь сопротивляться?" - Низа остановилась в нескольких футах от обрыва в реку и оперлась на свой боевой молот. Долгое, тонкое древко завершалось массивным навершием, навершие сходилось острейшим четырехгранным клином, и на металле запеклась кровь - кровь живых и мертвых... не-мертвых. Аккуратная Низа всегда старалась поддерживать оружие в наилучшей форме, начищенным и заточенным, но сражалась она слишком много, чтобы вечно заботиться об оставшейся на нем крови. И то же самое касалось и ран. Да, незалеченные раны могут убить тело точно так же, как недостаток ухода убьет оружие. Раны, впрочем, не слишком волновали ее: всего-то несколько царапин, нанесенных случайными, неожиданно быстрыми противниками - но все они мертвы, а она жива. Черная форма напиталась кровью - большей частью чужой - и потом, но Низа, казалось, не замечала ничего.

"Мертвые", сказал Тигер просто. "Это их город".

"Не выставляй нас захватчиками, Тигер", ответила ему Низа. "Город этот в руках Тьмы. Мертвецы - ее отродья. Они ничем не могут владеть".

Тигер кивнул и продолжил точить лезвие бердыша. Город беззвучно смыкался вокруг них, сохраняя ту неестественную всенеподижность, что заставляла Кровавых Клинков не смыкать глаз. Всякий, кто терял бдительность, умирал. Тьма забрала уже половину их солдат. Страшная, неприемлемая потеря, Гильденстерн понесет ответ за нее перед Кардиналом - если они выберутся отсюда живыми. Вот уже вторая половина дня, а храбрый вождь Кровавых Клинков не спешил готовиться к отходу. Конечно, он знал, что с наступлением ночи мертвые выйдут на улицы, и тогда не будет в городе безопасного места. Тьма едва выщипывает их ряды, забирая бойцов по одному, но по приходе тьмы она раскроет свои челюсти и проглотит всех разом. И даже закаленные бойцы Тигер и Низа не имели желания проверить себя в битве с созданиями, что выйдут на леамондские улицы, когда звезды засияют на небе.

Над землей и в свете дня этот город выглядел заброшенным. Казалось, он... спит.

Но ночью он оправдает свое прозвание источника Тьмы.

Былая красота Леа Монда не была стерта с лица земли землетрясением, как жители его. Катастрофа, унесшая жизни всех до одного леамондцев, оставила город до странности хорошо сохранившимся. Нет, многие улицы были разбиты и скривлены, немало из них кончалось провалами, уходящими во тьму, но большинство зданий было нетронуто. И подземный город, та его часть, что видела Низа, была также цела. Казалось, что город был больше поврежден временем, чем землетрясением. Двадцать пять лет... Достаточно времени было, чтобы здесь возгноилась Тьма.

Низа бросила короткий взгляд через реку, прикидывая, где ее пересечь. По остаткам моста можно будет перебраться, затратив минимум сил. Воды не привлекали взора, в буро-зеленой мути целый лес водорослей, мусора, ила, едва ступив в воду, можно было завязнуть и остаться на дне навсегда. Это было проверено, когда один из рыцарей Гильденстерна сорвался с камня, запутался в водорослях на дне и утонул, утащенный ими под непрозрачную водную гладь. Во всяком случае, Клинки думали, что дело в водорослях, но мало ли что в этом городе могло утащить человека в никуда.

На данный момент город был поделен между Клинками. Рыцари Низы удерживали ту сторону реки, бойцы Тигера - эту, Гильденстерн делил внимание между северными и южными кварталами. Низе хотелось спросить у него, сколько людей он потерял - когда она увидит Гильденстерна снова. Но не было его нигде. Он оставил лишь неясное сообщение, что направляется в кафедральный собор.

Низа подняла взор за крыши, на воздвигшийся посредине города кафедральный собор. Солнце сияло бликами на шпилях его, и величественная твердыня видна была издалека. Низа не знала, что искал там Гильденстерн. Еретиков из Мюлленкампа? Возможно. Большая часть еретиков, как казалось, была уже согнана с насиженных мест, рыцари прочесывали закоулки города-лабиринта в поисках последних из них. Нашлись - и были убиты, конечно - единицы. Но Низа не могла отогнать крепнущее убеждение: эти обреченные на смерть фанатики лишь создают видимость присутствия Мюлленкампа в городе.

Гильденстерн видел все, все видел и знал, но все же ушел в собор. Если самого Сиднея там нет, оно, право же, того не стоит, а малейшая проволочка грозит всем Клинкам скорой смертью.

Ну и ладно. Как сказала как-то сама Низа: "Война меняется. И мы должны соответствовать". Если Гильденстерн не вернется, она с Тигером соберут Рыцарей и отступят до захода солнца. Их вождь слишком поглощен своей охотой за Гран Гримуаром и Сиднеем, чтобы отдавать приказы сверх навязшего в зубах "разбейте Мюлленкамп!" и "возьмите город!".

Тигер кончил точить оружие, взмахнул бердышом для пробы, расколов почти наполовину истертый камень ступеньки. "Скольких ты потеряла?", спросил он, поднимая бердыш. Ни царапинки. Дамасская сталь.

"Одного бойца не хватает. Его не могут найти, и я не знаю, что с ним."

"Один. Десять. Четыре десятка. Я восьмерых потерял только на пути сюда. Эх, мы дохнем как мухи, Низа".

"А Гильденстерну все равно. 'Разбейте Мюлленкамп', говорит он, а сам бегает за Сиднеем и своим драгоценным Гримуаром. Выслеживает льва-вожака, когда его окружила вся стая".

"Угу. А Сидней так же неуловим. Вот стая меня волнует больше. Мы взяли город, но Гильденстерн должен знать: ночью нам города не удержать".

"Уйдем до заката, с Гильденстерном или без".

Тигер задумчиво оглядел берег. Его доспех подался под тяжестью заброшенного за плечи бердыша. "А что остальные? Саманта?"

"Со своим сладким Ромео. Любовь ослепляет ее, она не видит своей смерти в этом городе".

"Дуэйн?"

"Убит рискбрейкером ВРМ".

"Гриссом?"

"Понятия не имею. Последнее, что я о нем слышала - ушел в Лес Снежинок вдогонку рискбрейкеру и Сиднею. Упрямый баран обрек сам себя на смерть в этих проклятых лесах".

"А тебе все равно?"

Низа косо глянула на Тигера и подняла молот - не для удара, только прикинуть вес. Мы все родные в Кровавых Клинках, все братья и сестры. Тигер был ей роднее брата, ничего подобного она не знала с тех пор, как много лет назад набегом сожгли ее деревню и перебили семью. Гриссома она не знала столь долго, как Тигера, но и Гриссом был Брат. Мы друзья. Священник был иногда чересчур зануден, но она будет жалеть о нем, что бы с ним ни случилось.

Но все же она - солдат. Солдаты всегда теряют друзей. За последние три года она потеряла троих, кто стал близок ей. А теперь - Леа Монд, и если дела пойдут дальше так, как шли до сих пор - она потеряет и больше.

"Гриссом может за себя постоять", твердо сказала она Тигеру. "Он всегда интересовался... этим искусством...как и многие из Клинков. Если магия поможет ему - да будет так." Рыцарь Креста и Черная Магия - не такие уж несовместимые вещи, как думают люди. Впрочем, у Низы никогда не возникало желания изучить что-то действительно запретное - так, наговор или два на лечение да волшебство трансгрессии в пространстве. Ей было достаточно ее молота, чтобы выбраться из любых передряг. Черная Магия не интересовала ее, так ей казалось.

"Рыцари доложили мне", сказала она, "рискбрейкер где-то рядом".

"Нам его искать?"

"Нам на него охотиться", поправила она. "Он слишком опасен, и лучше для нас, если он умрет. ВРМ здесь делать нечего".

Тигер поднялся со ступенек, поправил слегка наплечник. Убить рискбрейкера - он не возражает. Достаточно рыцарей пало от руки Риота. Рискбрейкер - враг Кардинала, враг веры, угроза их миссии в Леа Монде.

Тигер глядел вдоль реки, взрезавшей город надвое. На той стороне темнел другой лабиринт улиц. "Неужели этому не будет конца?"

Низа обводила взглядом строй зданий, словно притаившихся в ожидании. Солнце ползло по небосводу чересчур быстро. Конец будет, будет... когда все живые в городе умрут.

"Молись, чтобы не было".

***

Если в Леа Монде и было что-то особенно лишающее духа, так это Подземный Город. Лабиринт площадей и улиц, накрытых надежно сводами, аркадами разбегался под городом во все стороны. В Подземном Городе можно было выйти и к заброшенному известняковому карьеру, и к ведущим из города прочь спасательным туннелям (впрочем, все равно все они были завалены в землетрясение), отдельная дорога вела к лесной опушке, да и в разные кварталы верхнего города кое-где можно было выбраться. Леа Монд весь был чудом архитектуры, и то, что было скрыто от глаз толщей земли - исключением не было. Да, на расцвете города эти темные проходы были ярко освещены, заполнены людской толпой, леамондцы наводняли рынки, покупая еду, одежду и разные диковины у медоречивых торговцев. "Сюда, сюда, у нас лучшие пряности в этой части Валендии!", "Только вам я продам этот великолепно ограненный самоцвет за полцены!", "Прекрасные ткани, прямо от ткачей Юга!" Попрошайки, грабители, карманники. Процветающий рынок в процветающем городе.

Даже мертвым Подземный Город еще мог кое-чем удивить. Вот фонари - волшебные фонари. Даже по нормам Леа Монда это была древняя магия. Сами собой они озаряли подземные площади днем, сами приглушали свет к ночи - и никогда не гасли. Магические фонари, что давали свет Подземному Городу, были гордостью Леа Монда.

Теперь все было позади. Туннели и площади были заброшены и один за другим гибли под обвалами. Яркий свет волшебных фонарей ослабел и сменился призрачно-голубым, навевая в сумраке мысли о кладбищенских огоньках. Может, такие здесь тоже есть. В сказках говорится, что бродячие огоньки - души мертвых детей, а здесь среди пяти тысяч погибших под руинами детей было немало. Хотя скорее сила Тьмы искорежила старую магию. В Леа Монде были другие места для мертвых.

Засиненные залы Подземного Города пели собственную сладкозвучную песню, но вмешивался в нее плач потерянных душ и - как будто бы - отдаленный детский смех, словно дыхание ветра. Везде отдаются стенания душ, все они плачут, но всякий раз по-иному.

В этом месте не было так боязно идти, как прошлый раз, когда Гриссом шел через туннели во главе взвода рыцарей. Он чувствовал себя очень уязвимым, отсутствие оружия особенно лишало его духа. Один Господь поможет ему, если кто-то... что-то на него нападет. Все, что он может - защититься магией, но он не знал, сработают ли заклинания - сосредоточиться толком он не мог. Неизбывный туман не покидал его сознания. Вот странность, он одновременно пытался молиться Богу и готовить бесовские чары, чтобы защитить себя.

"Ханжа"!

Гриссом застыл на месте в одном из многих, похожих друг на друга, как капли воды, проходов Подземного Города. Он медленно оглянулся вокруг, напряг слух.

Что это было?

Странные голоса - ничего удивительного. Многие рыцари клялись, что слышали голоса то в одно время, то в другое время после прихода в Леа Монд. Может быть, теперь это затронуло и Гриссома.

Но эти голоса были так вещественны, так непохожи на плод его воображения. И дальше время от времени он слышал удаленные голоса, но они замолкали сразу, когда он громко взывал к ним, и только хриплое эхо его собственного голоса катилось под своды туннелей. Он спрашивал себя: это его воображение, или Рыцари настолько близки, что он может слышать голоса живых? Но последнее предположение было, скорее, вымыслом, и Гриссом с ним расстался с сожалением. Это не раз приходило ему в голову, когда затихающие вдали крики взывали к бунтам и проклинали Кардинала.

"Ханжи, пропадите пропадом, вы и ваша ублюдочная организация! Убейте Кардинала! Вы все горите в аду, а я спляшу на поганой могиле вашего Кардинала!"

Глупцы.

Удовлетворенный мыслью, что это лишь слуховая иллюзия, он продолжал свой путь сквозь Подземный Город. Эти голоса не помогут ему найти путь - Гриссом представления не имел, куда идет. Заблудиться - вот чего он с каких-то пор боялся больше всего.

Эти подземные залы могли кого угодно вогнать в тоску и страх, но после Леса Снежинок они смотрелись твердо и надежно. Проклятый лес был позади, оставшись неприятным воспоминанием - особенно долгого, утомительного пути назад, когда в какие-то десять минут он совершенно потерялся среди затененных чащоб и провел уйму времени, бродя по лесу, где каждая новая тропа ничем не отличалась от предыдущей. Боже, как он ненавидел этот лес и клялся, что ногой не ступит сюда, если выберется живым. Если до самой смерти его будут мучить кошмары, в них будет этот мерзкий лес.

И вдруг судьба сжалилась над ним и шальной тропой вывела к ветхим руинам на окраине леса. Посреди руин был спуск вниз, в Подземный Город, и он даже нашел неизгладившиеся следы: отпечатки ног Риота, Розенкранца, свои собственные и двух рыцарей, бывших с ним. Фаэндос и Ламкин сгинули в скором времени после того, как вместе с Гриссомом вошли в лес. Ни за что на свете он не вернулся бы в лес, чтобы искать их. Если они заблудились - они мертвы. Таков неписаный закон Леа Монда.

Гриссом, углубляясь дальше в Подземный Город, постарался отодвинуть Лес Снежинок дальше на окраину памяти. Ах, каким облегчением будет оставить позади весь этот проклятый город с его ходячими мертвецами, нечестивыми еретиками, Темной магией, превосходящей все, что могут сотворить руки людские... Кардинал правильно поступил, послав сюда Рыцарей. Разве что сравняв город с землей, можно изгнать отсюда зло, но слишком мало рыцарей, и Гильденстерн отдал лишь приказ разбить Мюлленкамп... Да, приказ. Гриссом несколько потерялся, но вспомнил об Эшли Риоте. Надо заняться Риотом, и это удовольствие он никому не уступит. Как будто все сошлось в Леа Монде сразу. Вывести рискбрейкеров из ингры - и падение города приблизится.

И еще он хотел отомстить за смерть брата

И еще он хотел отобрать у сволочи-рискбрейкера свой амулет.

Бледный голубой свет фонарей освещал впереди очередную площадь Подземного Города. И она была не пуста. Даже если бы свет не высветил присутствия нежити, рыдающие стоны мертвецов все равно сообщили бы священнику, где они. Гриссом слышал их задолго, прежде чем вступил на площадь. Он и раньше, пересекая Подземный Город со своими рыцарями, слышал и видел мельком этих слепых, лишенных разума созданий, едва волочащих ноги по подземелью. Но никогда раньше не замечал он страдания в их голосах. Безумная, безнадежная боль, четверть века - половину человеческой жизни они страдали, не в силах умереть... Они молили о жизни, а нужен им был покой...

Гриссом слегка нахмурился. Это его не касается. Вне власти Господней спасать проклятых, и все, что их упокоит - железо и магия. Но страдание их запечатлевалось в нем все время с того момента, как он снова вошел в подземелье.

Это совсем разладило его, почти так же, как самих мертвых. Мертвецы - всего лишь куклы из гниющей плоти, проплетенной мучением. Все, что они желали - убивать живых, утянуть к себе в могилу. Гриссом видел в Леа Монде мертвых Рыцарей, что вставали хладными трупами и шли за живыми товарищами, распялив пасти в жажде крови и не замечая, что у них не хватает руки или половины внутренностей. Они нападали группами или поодиночке и не одного рыцаря отправили на тот свет в этот единственный день. Они уже не были людьми. Это были чудовища, демоны, бесовские создания, одержимые жаждой убийства.

Но почему-то сейчас они не удостаивали Гриссома даже взглядом.

Он отметил, что это первый зал с мертвецами изо всех, что ему пришлось проходить. Священник шел несмело, надеясь не привлечь внимания, часто оглядывался и в конце концов налетел плечом на бездвижно стоящего в тени арки мертвеца. Напуганный Гриссом сразу же изготовил сильнейшее громовое заклинание, какое только знал, и не сразу сообразил, что мертвец на него не нападает. Труп качнулся из стороны в сторону, будто Гриссом толкнул мешок с тряпьем, но с места не сдвинулся. Священник, осмелев, встал прямо перед прогнившим покойником, заклинание было на кончике языка - но мертвец будто решил ничего не замечать. Ничего. Гриссом дошел до того, что толкнул покойника в грудь - и тот даже не пошевелился. Что же, это неплохо, решил священник, это лучше, чем если на каждом шаге на меня будут нападать мертвецы. Но странное поведение нежити тревожило его едва ли не больше, чем отступивший страх нападения.

Мертвецы в этом зале ничем не отличались от прочих оживших трупов, каких было немало во всем городе. Несколько бродило по площади, высматривая незряче на камне то, что они потеряли при жизни. Прочие стояли смирно или лежали, распластавшись, на земле, ожидая, что рядом пройдут живые.

Гриссом позволил ходячему мертвецу, слабо звеня доспехами, пройти мимо. Волочащий ноги труп был одет в обноски обмундирования леамондской городской стражи и сжимал тремя оставшимися пальцами десницы рукоять легкого топорика. Единственный глаз ввалился глубоко в полусгнившем черепе и даже не скосился в сторону Гриссома. Покойник убрел бессмысленно в туннель, который один Бог знает где заканчивался. Гриссом дождался, пока мертвец удалится достаточно, прежде чем идти дальше. Он не хотел иметь никаких дел с мертвыми, даже если они почему-то не нападали на него.

Один из мертвецов привлек его внимание. От недвижно стоящего трупа исходила аура магии, иной, чем Темная магия, что давала полужизнь трупам и мучила потерянные души. Это волшебник. Это был волшебник. На почти рассыпавшемся камзоле блестели серебряные нити герба: леамондская стража. Видимо, в страже были и штатные маги.

Тело некогда рослого мужчины (может быть, и женщины, оно слишком разложилось, чтобы можно было сказать точно) чуть покачивалось взад и вперед, чуть скособочасть на бок. В руке был сжат посох, посох мага, и довольно неплохой. Посох заинтересовал священника. Гриссом потерял свой вместе с амулетом, когда Риот обыскал его бездыханное тело. Посох и сам по себе оружие, хотя и негрозное, но в руках мага это инструмент, средство усиления чар. Гриссому нужны были силы, любая помощь, если он хотел встретиться с Риотом снова лицом к лицу. Без оружия он уязвим.

Труп, как и следовало ожидать, не стал сопротивляться, когда Гриссом разжал его пальцы и потянул из них посох. Один из сгнивших пальцев отвалился и упал, но на это не обратили внимания ни священник, ни сам мертвец. Если предыдущие опыты не были достаточно убедительны, этот все доказал. Они просто не замечают его присутствия. Чтобы это ни значило, это было неплохо.

Посох выскользнул из покойницкой хватки и остался у Гриссома. Он тяжелее, чем его старая палка, сделан из не слишком хорошего железа, а не из стали. Этим Гриссому посох разонравился, но это было лучше, чем ничего. Посох и сам по себе был интересен. Витиеватые, дрожащие узоры сбегали вдоль черенка, крошечные, глубоко вырезанные символы через равные промежутки обходили его. Написано, вероятно, на каком-то языке, какого священник не знал. Это не был ни один знакомый ему язык, и даже не килдейский.

"Сэл, это сузое".

Этот высокий голосок прозвучал так неожиданно, что Гриссом почти выронил посох.

Он не мог знать, кого здесь встретит, и что-то подкралось к нему сзади. Так можно запросто погибнуть, потеряв бдительность.

Он резко развернулся и оглядел комнату в поисках источника голоса. То, что он увидел за собой, заставило его удивленно моргнуть. Раз и другой.

Перед ним стояла маленькая девочка, широко раскрыв огромные детские глаза и глядя на священника снизу вверх.

Он моргнул снова. Ребенок. Девочка в голубом кружевном платьице. В руках за спиной висит кукла. Светлые волосы, собранные в смешные хвостики, болтались из стороны в сторону, когда она покачивала головой, пристально рассматривая Гриссома. ДЕВОЧКА? Что здесь делает ребенок? Здесь закаленные в боях рыцари гибли десятками, а как дитя смогло выжить?

Глаза Гриссома расширились: он понял. Крупные детские глаза светились изнутри мертвецкой желтизной, кожу тронула серость смерти. На бело-голубом платьице, на передничке запеклись черным потеки крови, неприятно напоминая об ударе меча.

Нежить. Мертвец, и к тому же мертвый РЕБЕНОК! И она с ним заговорила.

Гриссом сделал осторожный шаг назад, крепко сжав посох. Одно заклинание - и ее больше нет. Ребенок или не ребенок - это нежить. Она проклята и останется здесь навсегда, никогда не найдя покоя в смерти... Может быть, он должен освободить ее от оков Леа Монда и отослать ее юную душу Богу. Если бы он знал, как. Он не был уверен, что, уничтожив одержимое тело, он не обречет душу на дальнейшие скитания.

Девочка звонко рассмеялась над его защитной стойкой и крепче сжала свою куклу. Нет, это не кукла. Это нож. Длинный, острый как бритва, чуть зазубренный мясницкий нож, покрытый темной ржавчиной от края до края. Она баюкала нож, как любимую игрушку.

"Сэл, не надо делать вид, что не понимаесь," сказала она, чуть по-детски шепелявя. "Ты сто-то взял. Нехолосо класть, мне мама говолила".

Даже будучи явно мертвой, она вела себя вполне по-детски. Гриссом несколько успокоился, но не слишком, ибо мертвые дети с ножами ничуть не менее опасны, чем все прочее, что здесь бродит.

"Все в порядке... милая..." выдавил он. Он не знал, как обращаться к ходячей покойнице. "Ему уже все равно".

"Нет, ей не все лавно". Ей? То есть труп принадлежал женщине?

Девочка показала ему язык.

Беседа принимала все более безумный характер. Дерзкая малявка.

"Я здесь, чтобы изгнать зло... ты, девочка... не груби духовному лицу, я служу Господу". Ну да, так мертвец его и послушает.

Как ни странно, она послушала. Поняла или нет - это другой разговор.

"Господин? Как Гелсог?" спросила она с детской наивностью, проигнорировав прочее сказанное им. Герцог?

"Господь Бог, девочка".

Она ненадолго приподняла бровку, пытаясь сообразить. "Бог...? Боги. Тут их полно, знаесь ли".

"Бог один". Вот уж чего не хватало - встревать в теологический диспут не просто в самое неподходящее время в самом неподходящем месте, но и с самым неподходящим собеседником - мертвой девочкой, кому нечего и не откуда знать что-то о вере.

"Ну-ну. Мама говолит, их много, и все они..." Она поискала подходящих слов и не нашла. Вместо этого она выбросила ручки в стороны и, хихикая, закружилась на месте. Гриссом отступил, опасаясь ножа в ее руке, но девочка и мысли не имела его использовать.

Накружившись, она резко остановилась, пошатываясь, и снова сжала рукоять ножа. Гриссом выжидательно посмотрел на нее.

Он вздохнул. Зачем он разговаривает с мертвым ребенком?

"Ты мертва, девочка".

Детские глаза недоуменно моргнули.

Девочка захихикала, мило прикрыв ротик лезвием ножа.

Гриссом большего и не ожидал. Нежить она или нет, она - ребенок и ведет себя соответственно. Позор, когда Клинки погибают от рук подобных созданий. Гриссом переложил посох в другую руку и отвернулся от девочки. Пустая трата времени - спорить с мертвым.

Он не сделал и шага, как почувствовал рывок - его дернули за китель сзади. Гриссом похолодел, решив, что девочка наконец повела себя, как положено ходячему мертвецу, и напала на него, желая напиться крови.

Когда он повернул голову - было именно то, что он почувстовал: его тянули за край кителя. Бледная ручка крепко вцепилась в прочную ткань. Жуткий нож оставался в другой руке, праздно покачиваясь взад-вперел.

"Поиглаем?", с надеждой спросила она.

Это звучало так похоже на голос настоящего, живого ребенка, что Гриссом содрогнулся.

"У меня нет времени играть с маленькими девочками", холодно ответил он. Гриссом никогда не умел обращаться с детьми.

Его снова потянули за китель.

"Пожалста-пожалста-пожалста?"

"Нет".

Она обиженно топнула ножкой и отпустила китель. "Тебе плидется поиглать со мной, а то я... я... маме сказу!" Она села под призрачно-голубой фонарный столб, скрестила на груди руки и приняла такое расстроенное выражение, какое только могла. Надулась. Ее хватило секунд на десять, а затем она, не выдержав бездеятельного сидения, стала царапать ржавым ножом что-то на каменных плитах.

"Твоей мамы здесь нет, девочка", сказал Гриссом. Девочка делала вид, что его не видит. "Ты мертва. Твоя мама мертва".

Царапанье ножа по камню не ослабло. Тонкие, неровные белые линии покрывали камень: ручки, ножки, огуречик, но все изображенные человечки выглядели как-то безумно-перекореженными. "Мама здесь, рядом", сообщила она, не отрываясь от рисунка.

"Здесь нет никого, кроме привидений".

"Дулак, мамуська вон там!", она подняла голову и указала ножом на одну из бездвижных фигур, замерших в голубом сумраке.

"Девочка, она МЕРТВА". Гриссом понятия не имел, почему он пытается вразумить девочку: понимает ли она свое состояние или нет, она сама мертвец и помочь ей нельзя.

Девочка подскочила со своего места в бледном сиянии фонаря и побежала к застывшему мертвецу, юркнула полуразложившемся трупу за спину. Выглянула: "Дулак!" и снова спряталась лицом в ветхое тряпье.

Несколько секунд спустя ее улыбающееся личико показалось на свет. "А мама говолит, ты совсем не дулак... Ты просто глупый!" И рассмеялась тонким голосочком: "Глупый, лазве он не глупый, мамуська?"

К Гриссому с полной силой вернулся прежний страх. Девочка продолжала хохотать, пока он пятился к ближайшей двери. Боже, зачем он потратил столько времени на мертвую девочку? Мертвецы прокляты и потеряны, как бы ни выглядели они, все они суть одно.

"Постой, я еще хосу поиглать!" закричала она ему, когда он достиг выхода с площади. Он не мог видеть, что там в следующем залитом голубым сумраком зале за аркой, но это уже не имело значения.

"Я... позже с тобой поиграю" - пробормотал он, желая успокоить девочку. Нет, нельзя недооценивать мертвецов, это стоило жизни многим рыцарям в этот бесконечный день.

Девочка хихикнула снова и выскользнула из-за спины мертвеца, поскакала, играя в классики, по истертым плитам мостовой. Когда она оказалась под мерцающим фонарем, снова поглядела на Гриссома расширенными глазами и улыбнулась. "Тебе не надо со мной иглать!" Она подняла руку с ножом, и впервые света было достаточно, чтобы Гриссом сообразил: не ржавчина покрывает едва высохшими черными пятнами отточенное до блеска лезвие. Кровь, и кровь достаточно свежая.

Окровавленный нож указывал куда-то налево, казалось, в никуда. Только воздух и холодные, безразличные голубые стены Подземного Города.

"ОНИ хотят с тобой поиглать", сказала она преувеличенным шепотом, будто это был важный секрет. "Глупый, они с тобой поиглают!"

Гриссом, преследуемый детским смехом, пятился в следующую комнату.

***

Незримый мир Леа Монда - темное чудо для всякого, кто способен его увидеть. Среди улиц и площадей, даже среди деревьев в лесу, скитаются неприкаянные души, обреченные на вечное существование незавершенной смерти. Каждая трещинка в стене, каждый камень мостовой кишит невидимыми духами. Плоть давно рассыпалась прахом, но души, запертые в стенах Леа Монда, ждут неприходящей смерти.

Духи Леа Монда - не то, о чем мыслят суеверные. Здесь нет призраков, бродящих по местам своей смерти, не зная, что они мертвы. Если душа лишена тела - увидеть ее нельзя. Можно лишь ощутить присутствие.

Для тех немногих, кто все же может видеть их, это - не более чем легкая смазанная дымка на границе света и тени. Но они могут говорить. Бог знает, что они могут поведать тем, кто сможет спросить. Но единственный язык, на котором они говорят в своей полусмерти - шелест агонии увядшей души, безнадежности, тоски по жизни, которой они лишены. Те немногие, что приближались к Леа Монду со времен его падения и выжили, чтобы рассказать о мертвом городе... Говорили они, что пробирающий до костей ветер воет голосами потерянных душ, что ищут себе телесного пристанища, дабы завершить круг своей неоконченной смерти. Они скитаются вечно, пока не находят себе плоть, чтобы населить ее, и, если их изгоняют из новообретенного дома, продолжают странствия, пока не найдут следующего. Таков порочный круговорот, продолжающийся, пока не сгниет плоть или не распадется сама душа, тянущийся в страдании, одиночестве и страстном желании смерти, без проблеска мысли и чувства.

Но, само собой разумеется, нет правил без исключений.

***

Улицы Леа Монда есть свет среди царства тьмы городской. Нет, они небезопасны, но всякий, кто вырвался из мрака подземелий, безмерно рад снова видеть свет дня - даже если вокруг мертвый город.

Солнечный свет никогда не был так неприветлив. Гриссом задержался в тени на лестнице, ведущей из Подземного Города наружу, почему-то не желая выйти в ослепительно яркий свет послеполуденного солнца. Едва ступив с лестницы вон, под солнечные лучи, он почувствовал себя нехорошо и вернулся в тень здания. Видно, он слишком долго пробыл в Подземном Городе. Даже глядеть на яркий свет было больно, и он часто моргал слезящимися глазами. Кожу тоже почему-то стягивало. Неприятно.

Тень лестницы будет ему местом отдыха - ненадолго. Недомогание, лишь усилившееся во время пути через Подземный Город, уже нельзя было не замечать. Его трясло. Сильно. Дрожь настала еще в лесу, но он не обращал на нее вниммания - до встречи с девочкой. Тогда он приписал это расстроенным нервам, страху, может быть. Но дрожь не прекратилась, когда мертвая осталась далеко позади. Дрожь стала лишь сильнее.

Сейчас он свернулся калачиком на ступеньках, трясся, растирал руки в надежде хоть немного согреться. Солнце, стоявшее прямо над головой, вроде бы пекло нещадно, и все же он мерз, как в сердце зимней метели. Неужели его так потрясла встреча с мертвой девочкой? Нет, знобило его по-настоящему, он чувствовал холод кожей и дрожал безо всякой видимой причины. Видимо, какая-то болезнь угнездилась в этом городе вместе с демонами и мертвецами, и он ухитрился ее подцепить... По его разумению, смерть от лихорадки - намного хуже, чем даже от лап самих чудищ. По крайней мере, с ними-то сражаться он еще может. Он немного знал искусство врачевания, но больше, как воин, о ранениях и переломах, а в болезнях не разбирался и лекарств готовить не умел.

Несколько минут, проведенных - сидя и дрожа от холода - в темном растворе спуска, заставили его желать забыть обо всем и остаться здесь, на месте. Непреходящий туман в голове, похоже, тоже следствие болезни. Все, что он хотел, так это забыть о Риоте, Сиднее, необходимости покинуть город до заката, просто сидеть здесь, пока слабость и озноб не пройдут. Ему хотелось отдохнуть немного. Он провел на ногах... всего несколько часов, получается, а казалось - целую вечность. Просто отдохнуть минутку, пока не пройдет озноб. Скоро он придет в себя, надо только отдохнуть...

Заманчивы были эти невысказанные желания. Гриссому до смерти хотелось лечь и уснуть. Его глаза уже были закрыты, и он, прислонившись к стене, в любую минуту был готов погрузиться в сон. Единственное, что помешало ему - громко скрипнула дверь чуть ниже по улице.

Гриссом открыл глаза - как раз, чтобы увидеть, как дверь затворяется за проскользнувшим в нее агентом Риотом.

Это немедленно вздернуло его на ноги. Стоять было так же трудно, как недавно на лесной прогалине - Гриссом оперся о стену и ждал, пока не будет держаться на ногах тверо. Риот. Он прошел прямо здесь, у Гриссома под носом. Все-таки Господь с ним. Священник мог бы бродить по огромному городу часами, да целыми днями, не находя и следа Риота, и вот тот, кто ему нужен, прошел прямо перед ним. Невероятная удача.

Гриссом кое-как добрался до двери, в которой исчез его враг. Для этого пришлось пересечь немалое расстояние по залитой солнцем улице, но и это не заставило его колебаться. Странно это было. Свет не вредил ему физически, но был неприятен. Слишком жаркий. Слишком яркий. Свет резал глаза.

Но и это не угасило его растущего гнева. Он почти чувствовал тяжесть амулета на своей шее, почти видел ненавистное лицо Риота окровавленным, вбитым в грязь, видел, как отомстит за брата. Это было так БЛИЗКО. Как только он исполнит долг перед братом и собой, он найдет оставшихся рыцарей, нанесет последний удар Мюлленкампу и покинет этот мерзкий город.

Петли двери основательно проржавели, и Гриссом открыл дверь не с первой попытки, но все же она распахнулась. Здесь были склады при стенах городских. Он вступил внутрь. Боже, он практически ЧУВСТВОВАЛ присутствие Риота и поэтому почти забыл про лихорадку.

Надолго его не хватило. Он проковылял через комнату, затем через другую - трясло его еще более, чем прежде. Как будто воздух города подорвал его силы и обратил в лед кровь в жилах. Сражаться с Риотом в таком состоянии - верная смерть. И на этот раз - именно смерть: второй раз Рискбрейкер его в живых не оставит.

Гриссому было все равно.

Следующие комнаты плыли перед глазами. В глазах было темно, сознание не могло сосредоточиться ни на чем, и он уже почти ничего не соображал, когда потерял равновесие и рухнул на четвереньки на холодный каменный пол.

Гриссом несколько раз открыл и закрыл глаза, собрался с силами и поднял голову. Окружение освещалось льдисто-голубым сиянием Подземного Города: он и не заметил, как снова оказался в пределах царства мертвецов, в неземном свете чародейских фонарей, где стенания заблудших душ становились громче с каждой секундой. Возвращение сюда заставило бы его вздрогнуть - если бы его и так практически не било в конвульсиях.

Судороги не давали ему встать. Священника наполняли холод и боль.

Гриссом не мог дольше держаться. Он минуту воевал с перчатками, прежде чем содрал их и яростно стал тереть руки в надежде немного согреть отнявшиеся пальцы. Дохнул в ладони, но и дыхание было холодно, как зимний ветер. Логически рассуждая, если это была болезнь, такая жалкая попытка согреться не могла бы ему помочь.

Понять этого он уже не мог.

Гриссом еще дрожал, оседая на камни Подземного Города, но судороги спадали. Через несколько минут он уже не двигался.

***

"Пульс, Тигер. Черт возьми, есть ПУЛЬС?"

"Низа, успокойся".

"Я спокойна. Пульс найди."

"Если здесь есть что искать."

Низа стала на одно колено, оперев руку о молот. Опыт воина и здравый смысл были отброшены прочь в бесплодной надежде найти пульс - пульса не было. Тигер был занят тем же - его пальцы ощупывали шею Гриссома в поисках слабейшего признака жизни.

Она нашла артерию на левом запястье Гриссома - ничего. Одно прикосновение к его ледяной руке сразу убило надежду. Так холодна может быть лишь плоть того, кто уже несколько часов как мертв. Да вот она, смертельная рана, нечего и искать: грудь пробита мечом, прободена насквозь. Чтобы увидеть входное отверстие, надо было перевернуть Гриссома на спину, но выходное - между лопатками - было видно ясно. Кровь уже давно остановилась. Очень кровавая рана, но вот крови вокруг не было. Неужели пал он где-то в другом месте, и как он тогда попал сюда?

Вот еще один сюрприз, что Леа Монд с хитрой улыбкой подбрасывает им под ноги. Мертвые, что ходят, Черная Магия, живущая в каждом камне, чудовища - им положено быть разве что в волшебных сказках! - прячущиеся в каждой тени... И вот окровавленный труп их товарища, распростертый на полу, словно кто-то нарочно подкинул его, чтобы они - нашли.

Низа почти оставила мысли о Гриссоме, когда она и Тигер вышли на охоту за рискбрейкером. Они решили поискать священника позже, когда разберутся с Риотом. Три командира Кровавых Клинков вместе - значительная сила, они могли бы управиться почти что с чем угодно, что встретят в городе. Как бы она к тому ни относилась, Гриссом был искушен в чародействе и благодаря этому мог противостоять любому врагу, человеку или нет. "Подчиню себе зло ради служения Господу", так называл один ханжа-священник использование магии Рыцарями Креста. "Клин клином вышибают". Милые доводы, да мало они весили. Но, если это помогало Гриссому выжить - Господь да простит его.

Но не помогло ведь. Гриссом столкнулся с чем-то, с чем не смог совладать.

"Холодный, как лед..." мрачно заключила Низа. Она наклонилась ниже, пряди светлых волос упали на лицо. Низа прижалась к телу Гриссома ухом. Дыхания не чувствуется.

Секундой позже и Тигер сдался, не найдя пульса. Гриссом мертв, и мертв уже давно.

"Эх, он мертвый..."

Низа медленно кивнула. Они уже это знали. Тело священника холодно, по лицу и рукам разлилась серость, рана в груди говорит сама за себя. Еще один из их Братьев мертв.

Отдававшаяся эхом голубая лестница в глубины Подземного Города молчала. Пальцы Тигера сотворили в воздухе крестное знамение. Если бы у города был голос, он расхохотался бы над этим жалким жестом.

Низа, замерев, глядела на тело священника. Она не проронит над ним слезы - он сам, черт возьми, привел себя к смерти, связавшись с черной магией. Ханжа. Вот вам "клин клином", а скорее - "не играй с огнем". Незачем его жалеть, человека, встрявшего в битву, которой можно было избежать: сам навлек беду на свою голову. Дураки в Леа Монде умирают.

Но рациональность, сухость закаленного воина уже были потревожены всем этим днем и оставили ее сердце достаточно, чтобы чувствовать боль от потери - равно Гриссома и Дуэйна. Дураки они были или нет - они оба мертвы. У них не осталось родных, чтобы оплакать их. Минута молчания - все, что командиры Тигер и Низа могли дать мертвому: нет времени беспокоиться о павших, когда судьба еще живых не определена.

И эта тишина ранила. Страшно было думать, что братья-священники обречены на судьбу, худшую чем смерть - смерть незавершенную, вечные блуждания душ Леа Монда. Такой судьбы Низа не пожелала бы и злейшему врагу, а достанется она другу - это угнетало. Смерть должна быть освобождением как для друга, так и для врага, освобождением, а не вечным проклятием на бесплодные странствия.

Гулко ударила дверь внизу лестницы, разбив саму собой установившуюся гробовую тишину.

Низа подняла глаза от кровавого пятна на спине Гриссома. Дверь открылась резко, человек внизу не собирался скрывать свое присутствие. Он вышел из зала, что был за дверью, и заметил Тигера и Низу не сразу. Но Низа узнала его с первого взгляда. Рискбрейкер. Эшли Риот. Человек, что лишил жизни множество Рыцарей; вокруг которого в городе собирались злые силы, куда бы он ни пошел; союзник Сиднея, быть может...

И просто сволочь из ВРМ, убившая Дуэйна и Гриссома.

Риот, отворяя дверь, поднял взгляд и увидел двоих Клинков над телом третьего. Он остановился, рука лежала на ручке двери, но он ее больше не толкал. Глаза рискбрейкера встретились с глазами Тигера.

В это краткое мгновение, когда все замерло, быстрый разум Низы отметил каждую деталь на теле врага в поисках возможных слабостей. Едва промятый кожаный щиток привернут к левой руке истертым ремнем; в правой - стальная рапира, подозрительно напоминающая оружие Кровавых Клинков - наверняка краденая. Тело рискбрейкера было открыто достаточно, чтобы видеть бесчисленные порезы и кровоподтеки, покрывавшие его с головы до пят. Порез на плече - слабое место. Кровь на шортах от ранения, то ли свежего, то ли старого - другое слабое место. Расхваченные назад волосы - как перья, одежда запятнана потом, грязью, кровью живых и мертвых изо многих мест, где он был. Он выглядел, как человек, сражавшийся за свою жизнь ежесекундно все эти полдня - и он не выглядел ни уставшим, ни ослабшим. Он был так же опасен, как будто только ступил в город прямо из штаб-квартиры ВРМ.

"Ты..." зарычал Тигер. Его тяжелый бердыш взметнулся в руках, будто перышко. "Ты это сделал!" Его грохочущий голос больно отозвался в закрытом пространстве лестницы в Подземный Город. Риот сжал пальцы на рукояти меча и ступил назад в дверь.

"Ты убил его", с этими словами встала Низа, легко поднимая заостренный молот в руках: на нем скоро будет новая кровь.

Риот сделал еще шаг назад. Он был несколько озадачен. Конечно, их он не знал. Они до сих пор не доставляли себе удовольствия сойтись с ним в бою - а те, с кем впервые в бою сходились Тигер и Низа, жили после этой первой встречи недолго. Секунды.

Рискбрейкер силен. Может, продержится даже и несколько минут.

Тигер с силой вбил бердыш в стену, так, что сотрясение прошло по лестнице. Несколько кирпичей выпало и разбилось о пол. "Ты заплатишь КРОВЬЮ".

Вид двух надвигающихся Кровавых Клинков был устрашающим даже для рискбрейкера. Он сделал еще неуверенный шаг назад, колеблясь: принять бой или отступить. Он был воином, а воины знают, когда отступать. Возможно, он был умнее, чем посчитала Низа. Сражайся или беги.

Он выбрал второе. Дверь с грохотом захлопнулась за его спиной.

Низа и Тигер были быстрее. Дверь еще не затворилась, а они были уже внизу ступенек. Рискбрейкер не уйдет. Сегодня молот Низы обагрится его кровью.

Риот был скор как в битве, так и вне ее, но его отступление в Подземный Город все же было недостаточно стремительным. Прежде, чем он пересек подземную площадь внизу, Клинки отворили дверь. Тигер потерял драгоценные секунды, открывая тяжелую дубовую створку, но тут же молнией пролетел через площадь, рискбрейкеру наперерез и сплеча впечатал бердыш в каменный пол. Риот ушел от удара, перекатившись в сторону. Низа обогнула площадь кругом и взмахнула молотом в ведущем вглубь подземелья дверном проеме, всего в нескольких футах от рискбрейкера. Он был зажат между ними.

Площадь была больше, чем большинство в Подземном Городе, но в целом не отличалась от остальных мест этой зловещей области Леа Монда. Тихое "кап-кап" где-то вдалеке надолго затихало время от времени. Ветер посвистывал в трещинах в камне странным, беспокойным мотивом. Ах, когда город был жив - это была одна из самых многолюдных площадей, здесь давали представления, музыканты, актеры, маги и фокусники за пару монет развлекали толпу ночи напролет. И если здесь осталось кому созерцать представление - трое, что стояли на площади, сыграют так, как не играл здесь никто.

"Рискбрейкер..." произнесла Низа, украдкой глянув на Тигера. По рассказам выживших после встреч с рискбрейкером Рыцарей она ожидала встретить этакого великана, косая сажень в плечах - какое там. Она смотрела, как Риот поднимается с земли, искусной рукой держа тонкий клинок наискось. Взгляды Низы и Риота встретились. Глаза воина. В них не было страха, лишь быстро покидавшее рискбрейкера недоумение. Чему бы ни удивлялся агент, он не собирался мешкать перед лицом врага.

"Ты убил нашего брата", спокойно сказала Низа. Это была констатация факта, а не брошенное в лицо обвинение.

Риот поглядел на нее, помолчал и все же ответил. "Гриссом..."

"Да. Гриссома. И Дуэйна. И Рыцарей наших без счета".

Рискбрейкер покачал головой - впрочем, чего же еще ожидать. "Я выживаю, Клинок. Если ваши... люди... нападают на меня, я их убиваю. Это касается и вас, и всего в этом городе. Отойдите и дайте мне уйти, если вам ваши жизни вам еще дороги".

Угроза проскользнула незамеченно, но Низа увидела достаточно во взгляде рискбрейкера. Он действительно собирался привести ее в исполнение. Самое меньшее - уверен в себе. У него был взгляд воина, что никогда ни в чем не усомнится - нет, все же слабость и скрытая, глубоко запрятанная боль, будто он что-то не мог полностью изгнать из своего разума. Вряд ли это могло удивить Низу. Каждый, кто уйдет из этого города живым, унесет с собой память о Леа Монде, вогнанную ржавыми гвоздями в самую сердцевину души, и будет город сниться ему в кошмарах до скончания лет. Риот видел достаточно - и еще более. По крайней мере, жизнь его не затянется надолго, чтобы его мучили кошмары.

"О своей жизни побеспокойся", предостерег его Тигер. "На тебе кровь людская".

"Они получили то, что заслужили".

Оба Клинка едва дернулись, когда Риот повел мечом. Он всего лишь тонким острием отвернул некогда белую ткань, покрывавшую его грудь. Страшный полузалеченный ожог от огня чародейского темнел прямо под ребрами.

"Прекрасные священники - продались Темным Искусствам".

"Тише, рискбрейкер", сказала Низа еще относительно спокойно. "Послушай меня..."

Риот с сомнением посмотрел на нее. Подземный Город вокруг был тих, лишь время от времени тишь тревожили слабые дуновения ветра, капанье воды да далекие, слабые звуки, о происхождении которых невозможно было догадаться.

"Неотмщенные вопиют о твоей крови," сказала она ему, делая шаг вперед по влажному камню.

Риот встал в защитную стойку. "Еще шаг, и ты сама присоединишься к своим... неотмщенным. Я сам увижу..."

Тигер ринулся в атаку без предупреждения. Его огромный бердыш вознесся в воздух и ринулся затем вниз, грозя располовинить Риота надвое.

Рискбрейкер уклонился на считанные дюймы и отскочил на несколько шагов, прежде чем Тигер завершил удар. Эхо вбитой в камень стали разнеслось по комнате, и по плите там, где стоял Риот только что, разбежалась глубокая трещина.

Тигер незамедлительно вскинул бердыш снова. "Тебе лучше послушать их, парень. Скоро ты будешь с ними!"

Бердыш снова свистнул в воздухе. Рискбрейкер снова так же легко уклонился от удара, но на этот раз попал в пределы досягаемости Низы. Она взмахнула молотом, он увернулся. Почти. Самый кончик заострения на молоте окрасился чуть-чуть. Первая кровь была на ее счету.

***

Голоса. Вьющиеся, бьющиеся, сплетающиеся, вопящие вокруг, и каждый голос ужасен. Слова их были непонятны, но чувства ощущались во всей их сжигающей чистоте. Всепожирающая боль открытых, вечно кровоточащих ран душ, что не заживут никогда. Они изливали на него свою боль. Они говорили ему, и он не мог не слушать, говорили непонятно, но речи эти были страшны.

Они были везде. В стенах и в воздухе, они шептали ему в уши и вопили внутри его черепа. Они кричали ревом нисходящей лавины, плакали слезами нескончаемой агонии, шептали журчанием ручья и хохотали дико, и голоса их впивались в него, словно иглы.

Тот, кто смеялся, был хуже всего. Он был глумлив. Жесток. И знал что-то, чего не знал священник.

Страшно.

И даже когда он слепо поднялся на ноги, они не исчезли немедленно. Они не покинули его, а лишь с неохотой ушли в отдаление, сникли до неразличимого шепота, что можно было принять за дуновение ветра. Когда он выпрямился наконец, шатаясь из стороны в сторону, он смог уже не обращать на них внимания. Возвращение в чувства изгнало их на самый край его сознания, но и ясность мыслей ушла вместе с ними.

Было холодно. Он в жизни не мерз так, как сейчас, но холод был... чужой, что ли. Он еще чувствовал нестерпимый холод телом, но, кажется, все же это было воображение, а не действительное ощущение. Тело уже не бил озноб. Скорее... он просто дрожал.

Телесное ощущение озноба было не единственным, что он потерял. Хоть и в полуобмороке, но он ощущал бесчувствие членов собственного тела. Вроде бы и все было на месте, но словно в дальней дали, словно чужое. Даже шаг вперед не помог - но, по крайней мере, он мог сделать этот шаг. Кое-как. Тело было жестким и непослушным, словно сонное.

Попытавшись спуститься по лестнице, он почти сразу же потерял равновесие. Ноги его подогнулись, и он упал; к счастью, тремя ступенями ниже была лестничная площадка. Он упал на четвереньки на невытесанный камень пола - по крайней мере, лучше, чем если бы он ударился при приземлении головой. Гриссом опустился на лестничную площадку и не пытался уже встать. Единственные мысли, вяло шевелящиеся в голове - почему ему холодно, и, словно издали, слабым голоском, мысль - почему ему так трудно двигаться.

Тихий шепот усиливался. Голоса мешались у него в голове. Они угрожали ему, подстрекали к чему-то, молили о чем-то, а он в действительности не слышал ничего.

Удар магии, рассеявшийся в воздухе, привел его в чувство не хуже пощечины. Голоса отступили снова. Холод и оцепенение остались, и Гриссом замер в бессильном ожидании.

"Он ушел".

На этот раз - настоящий голос, чистый, как церковный колокол поутру.

"Я поняла. Если будет преследовать - трансгрессируем снова".

"И мы снова с ним сразимся?"

"Нет, этого мы себе позволить не можем. Ты видел его силу. Его смерть не стоит крови, которую мы потеряем. Оставим его городу. Город свое возьмет".

"Ладно... Но и оставить его было б нехорошо..."

Затем вдруг мертвая тишина.

Тигер. Низа. Господи, вот уж удача.

Его тело чересчур оцепенело, чтобы встать сразу, но он как-то ухитрился встать на одно колено и поднять взгляд к вершине лестницы. Тигер. Низа. Он повторял их имена про себя. Если они помогут ему выбраться из этого проклятого места, он будет до смерти молиться за их души.

Только сейчас он понял, как ему нужна помощь. Если раньше он не осознавал серьезность свого недомогания, то теперь единственная возможная причина его состояния была очевидна: болезнь.

Слова не шли на ум, когда он стоял и смотрел на них. Рот открылся, но мысли отказывались обращаться в слова. Болезнь... Оцепенение, потеря ориентации в пространстве, и еще этот ужасный, безумный ребенок в подземелье... Да, он болен. Они ему помогут, они ему обязательно помогут. Слава Богу, они ему помогут.

Его товарищи выглядели... Наилучшее слово - потрясенными. В руках их было окровавленное оружие, и стояли они, готовые к бою. На лице Низы мрачная сосредоточенность мешалась с неуверенным удивлением. Лицо Тигера все еще сохраняло зловещий оскал, Гриссом видел это выражение и раньше - бесчисленные разы, когда Тигер ожидал перед лицом врага, что тот двинется первым.

Губы и язык двигались уже свободнее. Слова пришли, темные и неясные, но пришли. "С-слава Богу...", выдохнул он. "П-пожалуйссста.... это...блззззь..." Он сам ужаснулся, как скверно прозвучало слово 'болезнь'. "...блезззнь...", попытался он снова, кляня неповоротливый язык. "...блезнь...болезнь..."

Они стояли на месте и глядели на него - молча, не пытаясь ему помочь. Вот-вот уйдут.

"Под-дождите, я..." Он вложил все свои силы в попытку встать и выпрямиться, но тело не желало ему подчиняться. Прямо оно не держалось. Каждый раз, когда это ему почти удавалось, тело обваливалось, как марионетка с перерезанными нитями. "Под-дождите...", повторил он. "Мне... мне н-нужна ваш-ш... ваша помощь, Б-Брат... Сестра..."

Они переглянулись. Гриссом не понимал тех странных взглядов, которыми перебросились его друзья. Они глядели... испуганно, что ли.

Тигер сотворил крестное знамение и вымолвил одними губами нечто хорошо знакомое Гриссому.

Господи, помилуй.

Гриссом не понял, но чувство было не ново. Произошедшее в последние часы не обретало смысла и казалось схожим с нескончаемым сном. И сон продолжался. Все начинало казаться ему какой-то жестокой шуткой, в которой были замешаны все, кроме него. Неужели пришел черед ему быть игрушкой Леа Монду?

"С-секунду, я...." - он снова попытался встать и снова с глухим стуком о каменный пол упал на колени. "Я... Мое тело... не слушается. Секунду... это п-пройдет... К-конечно, это п-пройдет..." Последнее было под вопросом.

Позади скрежетнули ржаво дверные петли. Низа и Тигер вздернулись, завидев что-то за его спиной, и снова встали в боевые стойки.

Очередная попытка Гриссома встать оказалась успешной. Более или менее. Плечи тянуло вниз, сутуля, так что он немного развел руки в стороны. Так стоять было можно, стоять не падая. Он обернулся.

А позади стоял Эшли Риот.

Гриссом отпрянул назад, едва не споткнувшись на остром краю.

"Тттыыыы!!"

Ненависть и гнев нахлынули столь внезапно и сильно, что он уже не обратил внимания, насколько исковерканным вышло слово. Риот. Риот был прямо перед ним! Тут только он понял, что безоружен: железный посох из подземелья остался на верхней ступеньке, где сейчас были Тигер и Низа, там, где лязгнул он о пол, когда Гриссом выпустил его из ослабевщих рук. Неважно. Если Риот так близко - он сожжет плоть врага заклинанием прежде, чем тот поймет, что случилось. Гриссом увидит, как умрет рискбрейкер, как будет отмщен его брат, и его амулет будет возвращен из рук вора.

Риот окинул взглядом всех троих, но внимание его сосредоточилось на Гриссоме. Странно, но выглядел он скорее растерянным, чем к бою готовым. И так же и Низа и Тигер.. Почему они так смотрят на него? Болезнь наверняка немало отразилась на его лице, и незажившие раны привлекали внимание - странно, что он не чувствовал этих ран. Неважно. Риот умрет, и ничего не...

"Гриссом..."

Голос Низы. Гриссом боялся свести взгляд прочь от Риота, но все же быстро оглянулся назад, к товарищам. Ее лицо было мрачнее, чем когда бы то ни было. Зачем она отвлекает его, когда Риот перед ним?

"Гриссом."

Она повторила его имя, смежила на секунду веки, но речи не продолжила. Все было как-то... невероятно. Удивительно слишком.

Она не стала продолжать. Продолжил Тигер. Он печально склонил голову, так же, как делал каждый раз, когда встречал смерть кого-то из Рыцарей после долгих попыток привести его в чувство. "Брат, прости меня... Мы не можем тебе помочь".

"Тогда от-т-тойдите! Я убью этого пссса сссссс--...ссам!" Голос Гриссома окреп, ему стало легче двигаться, хоть тело и оставалось весьма непослушным. "Мне не нужно вашшшше оружие, чтобы р-р-разобраться ссс ним... Если не хотите помогать, так не мешайте".

Риот несколько напрягся, но все же продолжал наблюдать. Все это вселяло в Гриссома тревогу.

"Ты так и не понял, парень...", медленно начал Тигер.

"Ч-что я должен п-понять?"

Странные ощущения шевелились в нем. Мурашки бежали по онемелой плоти.

"Брат, посмотри на себя".

Тревога росла и крепла. "Посмотри...?"

Он посмотрел на ладони и впервые увидел, что кожа мертвенно бледна.

"Ч-что это? Что п-происходит...?" Он оглянулся вокруг, по окрашенным голубым светом стенам, будто они могли подсказать ответ. Глянул снова на руки. Болезнь. Неужели он НАСТОЛЬКО болен?

"Гриссом".

Низа в третий раз назвала его по имени, и на этот раз она нашла слова для продолжения.

"Ты умер. Тебя забрала Тьма. Ты - один из мертвых. Ты убит, мертв как камень".

Когда обстановка была настолько серьезна, она никогда не пыталась смягчить ее неверными словами. Она находила самую суть, жестокую суть. И не было тому исключения.

Никто после того ничего не говорил. Даже Риот стоял внизу лестницы молчаливым зрителем: чем все закончится?

Каждое слово резало стеклянным осколком, но Гриссом смотрел лишь на руки свои, бледные смертью. Недоумение. Испуг. Страх. Все в свою очередь. Руки дрожали еще, переходя на ровный ритм биения - они тряслись.

Не могла же она... Этого не может быть...

Это всего лишь... болезнь...

Все его тело теперь било дрожью.

Когда Низа увидела, что ее слова достигли цели, она чуть выдохнула:

"Жестокая судьба..."

Холод. Одеревенелое, непослушное тело. Его тело... То, что творилось в последние часы, ослепило его и не давало прислушаться к собственному телу. А оно много могло сказать хозяину, и дело было не лишь в мертвенно-бледной коже. Слышал ли он хоть раз с самого пробуждения, как бьется его сердце? Дышал ли он тогда, когда не произносил ни слова? Он ничего не замечал. Господи, почему он ничего не видел...?

Не может быть. Быть не может. Он надеялся ощутить биение сердца и убедиться, что страшные слова - неправда. Дрожа, он ждал, когда сердце легким толчком погонит горячую кровь по жилам.

"Но это лучше, чем скитания до Страшного суда..."

Но нет. Не было ничего. Ему захотелось ударить себя в грудь, чтобы пробудить замершее сердце и заставить его биться. Сердце молчало. Его сердце НЕ БИЛОСЬ! Оно холодило мертвой льдинкой в груди, и мелкие, личные страхи вдруг выросли многократно. Он не принял еще самого худшего

Его плоть была холодна. Его кожа была бледна мертвенно. Его сердце не билось.

Понимание нахлынуло - быстро, слишком быстро.

Но душа его была ЗДЕСЬ. И его тело было ЗДЕСЬ. Он не был одним из ходячих мертвецов! Он видел их везде и повсюду, страшных, разнообразных. Но все они не могли думать, не могли ЧУВСТВОВАТЬ, а у него и мысли и страдания резали, как ножом. Почему?! Если он мертв, то почему же он все еще в собственном теле? Что приковало его к этому Богом забытому месту?! Его душа должна была отойти в мир иной, и вернуться к новой жизни, и продолжаться во веки веков, аминь, спаси, Господи, и помилуй. А не задержаться в этом проклятом городе, зацепившись за мертвую плоть.

"Тьма наполнила тебя..."

Нет...

"Ты присоединился к мертвым".

НЕТ!

Да.

Не отрицай очевидного, истина перед тобой.

"...но увидеть своими глазами свой собственный труп!"

Это ударило Гриссома будто пудовой палицей.

И на этот раз он пал на колени уже по собственной воле. Священник закрыл голову руками и зажмурился крепко, желая надежно отгородиться от всего и вся. Тигер глядел печально, Низа что-то еще говорила сильным, проникновенным голосом, но того, что она говорила, он знать не желал. Тусклые голоса на задворках его разума шептали в разноголосье, так, что он ничего не мог уловить. И Риот стоял здесь же недалеко, бессмысленный зевака перед лицом чужого несказанного ужаса. Господи помилуй, он не хотел ничего видеть... ничего слышать, ничего видеть... "Не слышу зла, не вижу зла, не говорю зла"...

Ужасную истину не отбросишь, не замолчишь. Она врезалась острым краем в его небьющееся сердце, и страшные отдаленные голоса смеялись над ним.

Гриссом, дрожа, вдохнул глубоко, набрал полную грудь воздуху, который был ему больше не нужен.

Он закричал.

Он кричал так громко и так долго, как только могло позволить его тело. Исполненный страдания крик мог соперничать с самыми горестными стонами леамондских мертвецов. Крик проник в сердца тех, кто мог его слышать - и даже железное сердце Риота - и остался там.

В памяти тех, кто пережил Леа Монд, навсегда остались выжжены воспоминания об этом городе. Кого-то устрашило зрелище живых мертвецов. Кто-то запомнил шпили собора и призрачную синеву Подземного города. Тигер и Низа день провели в Леа Монде, они видели восставших из могил и узнали достаточно тайн городских. Они чувствовали давящую атмосферу угрозы и слабо чувствовали неотступное присутствие скитающихся душ. Все это скрепил воедино крик Гриссома, и его они запомнили навсегда.

Пронизанный болью крик ослабел и затих. Гриссом съежился на ступенях, закрыв голову руками, погрузив пальцы в свои светлые волосы. Он прятал, как мог, лицо от тех, кто смотрел на него, но знал, что они смотрят. Он вздрагивал время от времени, и вместе с этим слабые звуки, что он издавал, создавали впечатление, что он плачет. Безмерным облегчением было бы на самом деле заплакать, он он не мог проронить ни слезинки, ибо страх был сильнее.

Наверху лестницы послышалось движение. Тигер сдвинулся на полшага по направлению к Гриссому, очень осторожно, будто подходя к раненной собаке, которая может и укусить за протянутую руку. Гриссом про себя молил его не приближаться. Три человека, что пялились на него во все глаза, начали его раздражать. Он не хотел, чтобы они подходили к нему.

Низа остановила спутника, придержав за наплечник твердой рукой. "Стой...", тихо сказала она. "Ты сам видишь - нам нечем ему помочь".

"Мы его оставим? Бросим здесь, чтобы город забрал его душу?"

"Она и так ему уже не принадлежит. Он мертв, он..."

"Черта с два он мертв. Часть его еще жива."

"Если бы так. Скоро ли он станет таким, как... остальные?"

"Эх, и откуда мне знать? Возможно, он еще может умереть по-настоящему, до того, как..."

"Его дух уже прикован к камням Леа Монда... А мертвые отсюда не уходят. Их удерживает Предел."

Дальше Гриссом уже не слушал. Его раздражало, как Низа и Тигер говорят о нем, будто он не слышит и не понимает их. Но ему и так было безразлично, что они говорят.

От враждебной реальности он отвернулся внутрь себя, но и это не принесло облегчения.

Удаленные голоса в голове уже не были такими удаленными. Они стали громче и не замолкали ни на мгновение. То ли безумие пришло к нему рука об руку со смертью, то ли то, что говорил Сидней о природе Леа Монда, было правдой. Здесь повсюду действительно скиталось бессчисленное множество душ, и он слышал их. Раньше он не мог различить и шепота, а теперь целый город взывал к нему. Он был готов заорать и на неприкаянных духов, и на бывших своих товарищей-Рыцарей, чтобы замолкли - он жаждал тишины, и никто не давал ему хотя бы мгновения, не заполненного голосами.

...убей...

Бормочущие голоса стихли.

Это испугало Гриссома. Его руки, стискивавшие виски, ослабли и опустились, он оглянулся по сторонам. Риот так и стоял глупо на том же месте; Низа и Тигер все так же были наверху лестницы. Камни и прах заливал бледный голубой свет, и не было вокруг ничего необычного для Леа Монда.

...убей их.

И снова оно. Нечто большее, чем лишь голос. Оно говорило скорее отдельными, цельными мыслями и образами, чем словами, но то, что сказало оно, Гриссом услышал четко и ясно.

"К-кто...?"

Гриссом оглянулся вокруг. Низа и Тигер молчали, а Риот - вполне разумно - держался на приличном расстоянии. Взгляды всех троих были устремлены на Гриссома, а он не обращал на них внимания, пытаясь высмотреть источник голоса.

...убей, Гриссом.

Собственное имя священника, услышанное из ниоткуда, не прибавило ему храбрости.

"...кто говорит? П-покажись..."

...ты боишься...

"Я сказал 'покажись'! Я не буду говорить с безликими голосами!"

...боишься...

"КТО ГОВОРИТ?!" Он дико оглядывался вокруг, но не видел никого. Да и трудно было представить, чтобы "голос" этот был человеческим. Скорее, исходил он... от самых мостовых, и стен, и всякого камня вокруг.

"Стены...?" прошептал Гриссом слабо, словно и не он кричал во весь голос секунду назад. "Стены... говорят...?"

...ты боишься своей судьбы... боишься за свою душу... Тьма окутала ее... она давит на твою душу... скрывает твои воспоминания... она заставит тебя забыть... этого ты боишься...

Эти слова ударили Гриссома сильнее, чем он мог ожидать. Они были чересчур близки к истине.

"Сгинь..." промолвил он тихо, почти шепотом.

...боишься. Ты... страдаешь... ты знаешь судьбу... боишься ее, и верно... одиночество... боль... они пожрут тебя живьем...

"СГИНЬ! Замолкни!"

"С кем это он говорит...?"

Он не знал, кто сказал это - Низа или Тигер. Голос в его голове не замолкал.

Ты будешь страдать один? Останешься один, Гриссом?

"Я... Прекрати..."

Ты будешь один среди тысячи душ... Один... Твои "друзья" увидели твою боль и оставят тебя с нею...

"...ты лжешь..."

"Он сам с собой разговаривает..."

Голос Низы.

"Он сошел с ума?"

Это Тигер.

...убей их... Почему им дарована жизнь, когда тебе - смерть?... разве они лучше тебя?... заслужили они больше?... Пусть присоединятся к тебе... присоединятся К НАМ... Убей их... Страдания... твои страдания... уменьшатся, когда они умрут.

Гриссом рассмеялся во весь голос - смех слабый, натужный. "Ха! Кровью этого не смоешь... я сам в ней первый утону".

...ты будешь страдать... Твои друзья убьют тебя. Они не видят тебя, они видят нежить... они убьют тебя и раскроят твою плоть, Гриссом. Они вырвут душу из твоего тела и разрубят тебя... оставят твою пустую оболочку первому духу, который заберется внутрь... даже сейчас мертвые окружили тебя, они ждут твоей плоти... Смотри на них, услышь их... они толпятся вокруг тебя...

Гриссом посмотрел на свои пустые руки, напрягся и царапнул ногтями по каменному полу. Его плоть... Его тело... Оно было мертво. Его сердце уже не билось, из тела ушло тепло... Но он все еще владел своим телом. Он потерял жизнь, но сохранил плоть. Его тело - все, что у него оставалось. Это оно уберегло его от растворения в океане бесприютных душ, блуждающих по городу бесконечным потоком. И его душа утонет в этом потоке, как только отделится от тела. Тело... ЭТО тело... было единственным безопасным убежищем.

Руки Гриссома тряслись. Боже, помоги мне - я не отдам свое тело. Если ему выпала судьба быть проклятым в Леа Монде, он сохранит свою собственную шкуру. А тому, кто попробует это сделать - достанется судьба неприкаянных душ, которой - по разумению Гриссома - ему самому удалось избежать.

Гриссом краем глаза видел, как крадутся к нему Низа и Тигер с оружием наготове. Они собирались применить свое оружие или, по крайней мере, были к тому готовы.

Видишь? ВИДИШЬ?! Они отрежут твою душу от тела и оставят ее бродячим духам на съедение. Они украдут у тебя жизнь - во второй раз! Твои друзья тебя ненавидят! Они тебя презирают, они тебя убьют! Спаси свою душу - убей их сам! УБЕЙ ИХ ВСЕХ!

Голос орал на него, надрываясь. За оболочкой слов чужие жажда крови и гнев бились у него в мозгу.

И эти чувства перешли Гриссому, хотя он того и не понял. Все, что он мог подумать, посмотрев на Тигера и Низу - что они собираются его убить. Оружие их было поднято. Они приближались. Они оставили его на произвол судьбы, они хотят забрать у него тело! Он убьет их. И Риота тоже - недавние мысли о мести и потерянном амулете были вытеснены более сильными и темными страстями.

"Воры..."

Посмертие было благосклоннее к Гриссому, чем ко многим другим. Он не был таким, как медлительные, бессмысленные мертвецы, что оглашали стонами подземелья, едва волоча ноги по синим мостовым. Его разум, как бы ни был он затуманен, сохранял способность мыслить. Еще только что он был слаб и беспомощен, как любой из бродячих мертвецов, но теперь, когда он почти достиг грани безумия - Гриссом обрел новую силу.

Когда Тигеру и Низе до него оставался единственный шаг, он снова был на ногах - и кинулся на своих бывших друзей.

Молот Низы взлетел в воздух раньше, чем священник добрался до них, но значения это не имело - мелкие ранения его не волновали. Гриссом принял удар молота в бок и продолжал бежать. Боль отозвалась вдалеке, его чуть выбило из равновесия, что-то хрустнуло в боку - но ему это было безразлично. Посмертие дало ему удивительную нечувствительность к боли. Он налетел на Низу и отпихнул ее к ближайшей стене, чуть не полетев с ней вместе по лестнице вниз. Молот Низы полетел на землю и лязгнул по камням несколькими ступенями ниже.

Одна рука Гриссома уже вцепилась в плечо Низы, мертвой хваткой забрав тонкую ткань кителя. Другая, резко выброшенная вперед, цепко поймала ее тонкое горло. Мгновение - и на ее горле были сжаты обе руки.

Ее кожа... она была такой мягкой. Такой теплой. ТЕПЛОЙ, черт возьми. Ее сердце билось и гнало горячую кровь по жилам. Ее тело не было мертво. Она не слышала этого... этих проклятых СТЕН, требующих крови. Ее не предавали лучшие друзья. Она - не была - ТРУПОМ!

И вслед за этой мыслью Гриссом сдавил ее горло обеими руками.

Низа схватила его за руки и попыталась оторвать их - и с ужасом осознала, насколько он силен. Она пыталась оттащить от себя его руки, оттолкнуть его лицо ладонями, попросту выломить ему кисти рук - все бесполезно. Он либо уклонялся в сторону, либо просто не обращал внимания на ее попытки вывернуться. Он презрительно усмехался над .

"Мое тело... МОЕ", утробно прорычал он. Его пальцы сжались еще крепче.

Мгновением позже на него полетел бердыш Тигера.

Было бы совсем несложно вывернуться и подставить под удар Низу – вместо этого Гриссом толкнул ее вперед. Оба они обрушились на пол, бердыш скрежетнул по стене. Теперь Клинки были распростерты на ступенях, руки Гриссома не ослабляли своей хватки. Низа уперлась ему в лицо руками, пытаясь оттолкнуть от себя – безуспешно. Ее смуглая кожа уже нездорово бледнела от нехватки воздуха. Стены все так же рычали на него: убей, и молили его: сверни ей шею. Убей ее, затем Тигера и Риота. Просто сверни ей шею и…

Движение позади. Гриссом оглянулся вовремя, чтобы увидеть, как Риот прыжком одолел последние ступени и выбросил меч вперед в точном режущем ударе. Лезвие оставило свою отметину прежде, чем Гриссом подумал о том, чтобы уклониться – оно полоснуло его по спине между лопатками. Это скорее обозлило священника, чем повредило ему, но Низу он выпустил. И, когда он откатился назад и попытался подняться, на него снова обрушился бердыш Тигера и рассек локоть.

ЭТО он почувствовал. Посмертие не сделало его абсолютно нечувствительным к боли. Не заметить удара, прорубившего мясо до кости, было невозможно. Боль заставила его вскрикнуть и ухватиться за раненый локоть другой рукой. Он вскочил на ноги и ринулся вверх по лестнице. Голос, разъяряясь, становился все громче и громче по мере того, как убегал прочь Гриссом. Ему кричали снова и снова: убей, убей, УБЕЙ ИХ, ЗДЕСЬ, СЕЙЧАС!!!

Трое внизу оправлялись от краткого боя. Риот поглядел на Гриссома и снова поднял меч. Тигер отстранил его и одарил кратким взглядом, ясно говорящим: "это не твое дело, держись отсюда подальше". Риот медленно отпрянул назад. По свежим мелким ранам, покрывавшим их тела, было видно, что они уже сходились в битве недавно и не горят желанием повторить ее. И, пока Риот не рвался в бой - Тигер мог о нем не беспокоиться.

В нескольких футах от них Низа уже подбирала свой молот. Ей, похоже, нападение не принесло существенного вреда, но она неуютно потирала горло ладонью, перебегая взглядом от Тигера к Гриссому. На шее темнели синяки от пальцев.

Гриссом - все еще в центре всеобщего внимания - медленно отпустил раненую руку. Крови было немного, но достаточно, чтобы испачкать рубашку. Эти синяки у нее на шее - его рук дело. Он только что пытался убить Низу.

Стены вопили на него - ты должен закончить начатое. Его товарищи его убьют. Они хотят его убить. Они должны умереть.

"Воры...", бессвязно пробормотал он. "Мое тело, моя душа... мои... Вы их у меня не украдете......"

"Безумец...", выдохнула Низа.

Тигер чуть встряхнул головой. "Мы ничего не хотим у тебя украсть, брат".

"Ложь! Вы хотите меня убить!"

"Нет. Мы не можем тебя убить. Это уже сделано".

"Гриссом, посмотри на себя", приказала Низа, и голос ее был на грани крика. "Ты мертв. Мы можем только помолиться за тебя. Как молятся за павших, святой отец Гриссом. Помочь тебе не сможет никто".

Помолиться...

"Оставьте себе свои молитвы", промолвил он.

УБЕЙ, УБЕЙ, УБЕЙ, УБЕЙ!!!

Сокрушающий, приказывающий рык у него в голове требовал продолжать.

Он обхватил руками голову, потряс из стороны в сторону. "Голос" не уходил, он становился сильнее. Он не был уже вкрадчив и мягок, как раньше, нет, теперь голос приказывал, и не было ничего другого, кроме как слушать и подчиняться.

Гриссом понял больше. Голос тот не был голосом стен или душ. Сам Леа Монд взывал к нему. Тело оставалось его собственным, но душа... Душа стала собственностью города, и город жаждал больше крови, больше душ...

Слишком много. Слишком многое обрушилось на него одновременно. Еще немного - и он потеряет рассудок.

Низа и Тигер, и Риот там, внизу - все они хотели, чтобы он умер. Стены вокруг требовали: убей, приказывали: покорись... Господи, они хотели, чтобы он стал одним из неупокоенных, им нужна была еще одна одержимая жаждой крови безмозглая кукла, чтобы давать им больше и больше душ.

Либо смерть, либо вечное проклятие. Гриссом был между молотом и наковальней.

Дверь за ним уже была чуть приоткрыта. Гриссом рывком пролетел сквозь нее и, забыв о недавней немощи, стрелой помчался по темным коридорам, и обращенные к нему крики остались за спиной.

"Гриссом!!!"

Низа. Тигер. Леа Монд. Все они кричали ему, звали по имени.

Он еще долго слышал, как гонятся за ним его товарищи. Он был быстр, но они долго не отставали, и не знал он, куда бежит - просто прочь, в темноту.

"Гриссом!!!"

Он бежал.

(конец первой части)